— В детстве мне, как и большинству уроженцев Советского Союза, одежду не покупали, а доставали — особым разнообразием ассортимент магазинов не блистал, поэтому родители прибегали к всевозможным ухищрениям. Помню, однажды мой дядя поехал в Москву и отправился прямиком в «Березку». Этот магазин был известен на всю страну — там торговали валютным товаром. Накупил массу одежды и обуви, и мне достались какие-то совершенно невероятные сапоги, у которых был лишь один недостаток: они мне были отчаянно малы. Но примерно неделю я не терял надежды на то, что если буду упорно трудиться, то смогу их разносить и они перестанут мне жать. Ничего, к сожалению, не вышло. И это было мое первое разочарование, касающееся гардероба.

В школе я ничем особенно не выделялся, да и сложно было: в те годы дети носили школьную форму. Я протестовал против формы и даже один раз ходил на местное радио — принимал участие в программе, где обсуждался этот вопрос. Доказывал слушателям, что форма — это плохо. Наутро, после того как программа вышла в эфир, меня вызвал к себе директор школы и быстренько объяснил, что я не совсем прав, а форма — это прекрасно. Но на моё счастье, постепенно все школы в стране отказались от синих платьев и костюмов, ученики стали одеваться кто во что горазд.

Получалось поначалу не очень хорошо: одежду в основном закупали на вещевых рынках, и все мальчики поголовно наряжались в одинаковые турецкие свитера — с той только разницей, что у одних полоски были синие, а у других красные. А пределом мечтаний, естественно, были джинсы. Помню, мама поехала первый раз за границу и купила мне там заветные штаны, да не простые, а с декоративной застежкой-молнией, которая располагалась на брючинах сзади внизу. Надел я эти брюки и отправился в школу. Опоздал, конечно (в этом как раз не было ничего удивительного: привычка опаздывать появилась у меня с детства и осталась по сей день). Но когда я вошёл в этих джинсах в класс, все просто ахнули — весь класс в едином порыве. Это было круто!


Окончив школу в Махачкале, я переехал в Москву, отучился в МГУ и поступил в ГИТИС, на отделение музыкального театра. Там все было очень серьёзно, преподаватели — из оперных певцов, не приемлющие никакой попсы вроде съёмок в рекламе и дешёвых сериалах. «Вот вы сейчас продадите своё лицо задёшево, а потом вас не возьмут в серьёзные картины и постановки, — говорили они. — А если уж вам так не терпится зарабатывать деньги, идите петь в ресторан: там дымно и полумрак — никто вас не увидит». Я внял их советам и первые деньги стал зарабатывать именно пением в ресторане. Более того, пристроил туда потом половину своей группы — кого звукорежиссёром, кого­ ведущим ­мероприятий. Платили хорошо, мы не жаловались.

Материальное положение улучшилось, и я мог себе позволить зайти в какой-нибудь хороший магазин, чтобы пополнить гардероб, но почему-то стеснялся. Мне казалось, что продавцы смотрят на меня недоброжелательно, прикидывают, могу ли я у них что-то купить или просто зашёл погреться. Жил я тогда в районе «Чертановской» и каждый день по дороге к метро проходил через небольшой вещевой рынок, поглядывая по сторонам в поисках чего-то подходящего. И однажды увидел там пиджак. Он стоил недешёво, но был такой оригинальный, что запал мне в душу. Несколько дней я кружил вокруг него, прикидывая, могу ли позволить себе такие траты. Потом примерил и обнаружил, что он мне немного великоват. Но вещь не выходила у меня из головы, и я решился. Пиджак сразу стал хитом моего гардероба. Отправляясь на «Фабрику звёзд», я взял, как пела Долина, «всё лучшее сразу», в том числе и пиджак. В нём выходил на сцену и в нём же отправился на свидание к певице Бейонсе.

Моя подруга и участница той же «Фабрики» Корнелия Манго была её яростной фанаткой и мечтала только об одном — попасть на концерт Бейонсе. И когда звезда прилетела в Москву, руководитель «Фабрики» Юрий Аксюта устроил Корнелии сюрприз — свидание с её кумиром. Манго попросила меня её сопроводить: у меня хороший английский, да и психологическая поддержка в такой ситуации не помешала бы. И вот мы идём: Манго, как всегда, яркая, и я — в своём любимом пиджаке. Заходим к Бейонсе в гримёрку, и тут происходит что-то странное! Певица вскакивает и, минуя яркую Корнелию, бросается ко мне, хватает меня за лацканы и кричит: «Что за пиджак! Это невероятно! Мне ужасно нравится! Где вы его взяли?» Трогала ткань, рассматривала заклёпочки, спрашивала, как фамилия дизайнера. Я честно ей сказал, что это куплено на рынке. Естественно, не уточнил, что он называется «umetroChertanovskaya». Но мне кажется, её бы это не смутило. Людей, которым доступны все дизайнеры мира, можно покорить лишь простотой и неординарностью.


На сцену я чаще всего выхожу в классических костюмах: пиджак — часть моего сценического имиджа. Константин Меладзе, который был моим первым продюсером, посмотрев на меня, сразу сказал: «Ты должен быть слегка растрёпан, слегка небрит и обязательно в костюме». Он оказался прав: именно таким меня хотят видеть зрители и, особенно, зрительницы. Но научился я правильно носить пиджак далеко не сразу. Вспоминаю свою первую номинацию на вылет на «Фабрике звёзд». Ещё вчера меня никто не знал, а сегодня я спел дуэтом с Пугачёвой! И мне впервые предстоит исполнить свою собственную песню. Причём сделать это надо так, чтобы зрители проголосовали за меня и я остался в проекте. Момент был весьма напряжённый. Прямой эфир. Пугачёва села за стол жюри. Я стою на сцене в строгом костюме, застёгнутом на все пуговицы, настраиваюсь петь. Показывают ролик с яркими моментами жизни Марка Тишмана на «Фабрике». И тут Алла Борисовна вдруг начинает махать руками, что-то мне показывать. Я не могу понять, что именно. Но в последний момент до меня доходит, что она показывает мне: «Расстегни пиджак!» И я его расстегнул. Казалось бы, такая мелочь — одна-единственная пуговица, — но она, можно сказать, изменила мою жизнь. Я, сам того не замечая, был рабом этой пуговицы. Когда раскрывал руки, в моих жестах не было широты, уверенности, пиджак меня держал и сковывал. А как только я его распахнул — наряд сразу зажил, заиг­рал, полетел. И зрители решили меня оставить. Так Алла Борисовна спасла меня от вылета с «Фабрики», и я до сих пор помню тот её совет — на сцене никогда не застегиваю пиджак.

В повседневной жизни я совсем другой. Одеваюсь не так консервативно, как на сцене, слежу за модными тенденциями. В последнее время подсел на слипоны и брюки с зауженными укороченными штанинами, чтобы видна была щиколотка. Люблю объёмный верх, удлинённые футболки. Охотно покупаю штаны «с мотней» (смеётся) или толстовки такого, знаете, нарочито потасканного вида. Папа, когда я приезжаю к нему в гости, жалостливо смотрит на меня и спрашивает: «Может, тебе денег дать? Купишь себе брюки нормальные. Не рваные». А мама в ужасе закатывает глаза.

Мне повезло с родителями, они никогда не диктовали мне, что покупать и как одеваться. Но нынешнюю моду они с трудом воспринимают. Я стараюсь их не шокировать. Поэтому в моём гардеробе есть одежда на каждый день, одежда рабочая и вещи, купленные специально для поездок к родителям — так называемые приличные.

Шопоголиком меня сложно назвать, хотя я не из тех мужчин, которые готовы надеть первое, что попалось под руку. Одежда — важная часть и работы, и повседневной жизни. Но наворачивать часами круги по магазинам — это не моё. Голова начинает кружиться. Поэтому у меня есть несколько «прикормленных» магазинов, где меня знают и с порога говорят: «Марк, у нас новая коллекция, вот посмотрите, эта вещь должна вам подойти». Я с удовольствием откликаюсь на такие действия, доверяя вкусу продавцов. Иногда приобретаю вещи прямо на работе — на съёмках, например. В проекте «Один в один» делал пародию на Дмитрия Хворостовского. Костюмеры сшили мне фрак, я его надел и говорю: «А можете сшить такой же, но моего размера?» Фрак этот я купил и часто в нём работаю.


С марта этого года я веду утренние эфиры на канале НТВ и в связи с этим немного поменял свой образ. Стал носить очки. Несколько лет назад купил себе классную оправу в Гонконге, и так она мне нравилась, что носил её с обычными стеклами, поскольку на зрение никогда не жаловался. Но надевал по особым случаям. А сейчас приходится носить всё чаще, да и стекла уже не обычные, а с диоптриями: оказалось, что вижу-то я не так уж и хорошо, во всяком случае, когда надо мгновенно прочитать текст на телевизионном суфлёре, мои глаза уже не справляются. И в отличие от сцены, перед камерой я застегнут на все пуговицы. Помню, как первый раз надел двубортный пиджак, вошёл в кадр, а ко мне на крейсерской скорости подлетел стилист и мгновенно застегнул меня на все пуговицы: по этикету двубортный пиджак вообще нельзя носить распахнутым.

Впрочем, мне удалось оконфузиться и в застёгнутом пиджаке. Стилисты приготовили мне серый костюм, белые кроссовки, и я, особо не задумываясь, надел всё это и пошёл в кадр. В тот день в студию «Нового утра» на НТВ пришла Ирина Турчинская, которая проводила со зрителями зарядку. Я решил к ней присоединиться, стал делать упражнения, брючина задралась, и на свет вылезли мои чёрные носки. Сидел бы я тихонько за столом — никто бы и не узнал, что Марк Тишман носит серый костюм и белые кроссовки с чёрными носками.

Вообще, публичная профессия представляет собой огромное поле возможностей для конфуза. Ты никогда не знаешь, где проколешься. Вот, например, есть у меня жёлтый пиджак. Он мне очень нравится, и я иногда надеваю его, выходя на сцену. Точнее, надевал — до тех самых пор, пока не увидел свою запись на YouTube: на экране этот пиджак смотрелся кошмарно.

К вещам, которыми я пользуюсь с осторожностью, относится и чёрная накидка — такой кусок тряпки, замысловато скроенный и в жизни выглядящий вполне эффектно, а на сцене делающий меня каким-то глубоко больным, измождённым доходягой. Чёрный для меня опасен. Артисты, большинство из которых одержимы идеей избавления от лишнего веса, видя меня в чёрном, всё время говорят: «Боже, как ты похудел!» Я так часто слышу этот комплимент, что всё время смеюсь: «Если бы я действительно каждый раз худел, когда вы мне это говорите, то давно бы уже исчез с лица земли». Чёрное, как известно, стройнит, а я никогда и не отличался внушительными размерами.

Как-то у меня был запланирован концерт в филармонии, и я приехал на репетицию после изнурительной дороги, осунувшийся, в своём любимом чёрном наряде. Пока распевался, в гримёрку заглянула женщина — работница филармонии. Один раз зашла. Потом закрыла дверь. Постояла около, послушала. Второй раз зашла. И говорит кому-то в коридоре: «Слушайте, а артиста-то нам подменили. Это не Тишман!» Она видела по телевизору, как Тишман выходил на сцену — представительный, уверенный. А тут какой-то худой растрёпанный мальчик в чёрном. Чуть не выгнали меня тогда, чтобы не занимал чужое место. Но я не откажусь от этого цвета, потому что он очень удачно работает на образ (смеётся). Зрительницы, когда видят меня, начинают жалеть, несут на концерт банки с вареньем, выпечку — надо же подкормить нашего мальчика, пока он совсем не истаял. Кто же от такого откажется?

Мария Адамчук Марк Тишман: «Бейонсе бросилась ко мне со словами: «Где вы взяли этот пиджак?» // Теленеделя. - 2016. - 21 ноября.