- Ну, да (смеётся). Я, честно сказать, даже не знаю, почему мог создаться такой образ гламурного мальчика. Я ведь совершенно другой, приземлённый, нормальный и, как правильно заметили, хулиганистый. Могу быть жёстким с самим собой и окружающими людьми. А так - я абсолютно простой и обычный парень, даже не столичный.

 

- Да, но я имел в виду мегаполисы. Не люблю смотреть на себя в телевизоре. Какой образ складывается по нему, мне непонятно. Я - человек новый на ТВ, года полтора как меня узнали многие. Я раскрываюсь в общении далеко не с первой недели. Так что, дальше меня будут узнавать ещё лучше и, надеюсь, тот самый миф о моей гламурности развеется. Меня то ли так воспитали, то ли такая природа. Как только я начинаю разговаривать с людьми, произвожу впечатление интеллигентного человека. Спокойного парня, а те страсти и вулканы, которые бушуют во мне и которые я обрушиваю, знают только близкие мне люди. Я - закрытый человек, и даже доктор Курпатов, который работал со мной на «Фабрике звёзд», сказал мне как- то: «Марк, выходи из скафандра». Так что, может быть, скоро я выйду из скафандра.

- Я родился в Махачкале, на улице Азиза Алиева, дом 23. Теперь на первом этаже, где раньше находилась наша квартира, расположена стоматологическая поликлиника. Это старый двухэтажный дом с 8 квартирами. Мы жили в трёхкомнатной квартире – я, родители, брат и бабушка. Со временем мы купили оранжевые "жигули" четвёртой модели. Когда мы ездили на рынок, меня оставляли в машине, чтобы присматривал. Детство я своё люблю. Воспоминания о детстве светлые и радостные.

Во всём доме никогда ни у кого не запирались двери квартир. А вечерами все соседи готовили разные вкусности и угощали друг друга. Обязательно к ужину кто-то из соседей приходил и приносил что-нибудь вкусное. Я помню, что в доме всё время были какие-то люди: соседи, знакомые и друзья. На нашем балконе вились виноградные лозы, а гроздья свисали прямо у зарешеченной ограды балкона. Так вот, утром я выходил на балкон, срывал виноград и ел, а листья собирал по просьбе матери, которая намеревалась вечером приготовить долму. Ну, это разве не рай? (смеётся)

Моя мама – врач. К нам могли придти за помощью в любое время суток, даже в полночь. Бабушка моя - в прошлом учительница, к ней больше всего приходили старшеклассницы и будущие абитуриенты. А папа весело проводил время во дворе дома, где под раскидистым тутовником стоял огромных размеров стол, вокруг которого каждый вечер собирались жильцы нашего небольшого дома. Все вместе накрывали стол, и начиналась такая дружная трапеза, где мужчины играли в нарды и делились последними известиями о политике, а женщины – сплетнями и новостями из жизни нашего города. Я очень тоскую по тем беззаботным временам, когда люди, не отягощённые проблемами, умели и любили жить на всю катушку.

Всё лето я проводил во дворе, читать любил мало. И мне бывает странно слышать, когда говорят, что я весь такой начитанный и причёсанный. Первую книгу меня заставили прочитать в седьмом классе. Причём, с такими боями. Все три летних месяца меня гоняли домой со страшной силой, предлагая взамен какие-то поощрения. Книга называлась «Граф Монте Кристо». Меня тянуло на море, полазить с друзьями по чердакам и подвалам. Это сейчас всё позакрывали, а раньше мы устраивали в них такие баталии, что ой-ой-ой. Однажды чуть не устроили пожар. В Махачкале много тополиного пуха, и он сгорает быстро, словно порох. Мы с другом подожгли пух на чердаке, огонь мгновенно переметнулся на деревянные перекрытия. Благо прибежали ребята постарше и помогли нам потушить разбушевавшийся огонь. Иначе бы выгорел весь дом.

- Бабушка. Родители целыми днями были на работе, меня с братом воспитывала бабушка. Она готовила очень вкусно. Она у меня стальной человек. На её глазах фашисты расстреляли всю её семью, потому что были евреями. Она из Румынии. Её бабушку, маму и её саму вели под конвоем в лагерь. Было какое-то копошение с их стороны, и немцы без предупреждения в упор расстреляли женщин. Она чудом осталась жива. В живых остались и две её сестры. Бабушка не любила вспоминать страшные истории войны. О них мне рассказывала мама. Из Румынии бабушку, в числе всех румынских евреев, пригнали на Украину. Детям позволялось покидать территорию концлагеря в случае, если они подрабатывали уборкой в домах расселённых немцев. За свой труд пленённые детишки получали луковицу или морковку. Однажды зимой бабушка (ей тогда было 12 лет), как обычно, прибралась в доме у гестаповцев и, получив заветную луковицу, неслась опять в концлагерь, но её остановили гулявшие по улице немцы. Они почему-то заподозрили бегущую девочку, преградили ей путь автоматами и велели раздеться догола. Не найдя в карманах дрожащей от холода девчушки ничего подозрительного, они даже не позволили ей одеться и нагую привели под дулами автоматов в лагерь. Когда её передавали охранникам лагеря, она была как кусок большого льда. После того случая у бабушки открылась пневмония и порок сердца. Бабушка всегда берегла меня от морозов и просила одеваться тепло. Видимо, у неё холод ассоциировался с тем самым случаем.

 

>- А как твои предки оказались в Дагестане?

- После освобождения Украины советской армией бабушка осела на Украине. Выучила русский, украинский, а позже английский и французский. Там она и познакомилась с моим дедушкой. Они поженились. Дед мой - строитель, его командировали в Дагестан. Ну, и бабушка следом за ним отправилась в эту горную республику. Папа мой тоже с Украины, и моя мама знала его ещё там. Папа слыл непутёвым парнем, за что его отправили к отцу в Махачкалу на перевоспитание. Он устроился грузчиком на заводе «Стекловолокно». Бабушка, как человек дальновидный, устроила отца на химический факультет Дагестанского университета. Просто это был самый «неходовой» факультет, куда брали с посредственными знаниями. Химик, конечно, из папы не получился. Зато он прошёл путь от грузчика до начальника цеха. Я достаточно поздний ребёнок, мама родила меня в 30 лет.

- Нет, скорее, неправильным. Во всяком случае, дома и во дворе. Но, как только пошёл в школу, меня словно подменили. Родители не могли понять мое перевоплощение. Однажды мама пришла на какой-то утренник и увидела меня вялым и понурым. Она решила, что я заболел, и попросила учительницу разрешения забрать меня домой. "Так он такой всегда, Марик, спокойный и воспитанный", - ответила та маме. Мама ошалела. Она-то видела меня непоседой и задирой, а тут, на тебе, воспитанный (смеётся). Меня поменяла Америка, куда я поехал по обмену школьниками.

- Нет. Я прошёл массу проверок и обсуждений. Хотя недавно я был на Сахалине, и местная журналистка с придыханием спросила меня: «Марк, скажите, у вас такая звёздная биография – Америка, МГУ, "Фабрика звёзд". Наверное, вы мальчик голубых кровей?». Как же она расстроилась, когда узнала, что мой папа – строитель, а мама – врач (смеётся). Так вот, американцы проводили акцию в поддержку свободы и набирали детей от 13 до 16 лет по всей стране. На Дагестан пришла разнарядка для 5 делегатов. Мы сдавали английский язык, проходили тест на психологическую совместимость, общительность и писали сочинение. Я прошел все туры блестяще.

- А потому что, американцы сами распределяли их по итогам проверок и тестов. Блат был исключен. В итоге поехали пять ребят из простых семей.

 

- Было. Мою маму пугали, говорили, что меня могут завербовать в секту, что в Америке много педофилов и извращенцев и, вообще, непонятно, для чего туда везут ваших детей. Мама была в ужасе и даже в какой-то момент отговаривала меня ехать. Мне кажется, что всё же, здесь играла зависть и ревность со стороны тех, кто пугал мою мамочку. Ещё бы! В то время (1992 - 1993 гг.), из какой-то Махачкалы в Америку еду я, простой школьник из среднестатистической семьи. Более того, нам сказали, что сразу по приезде нам выплатят, так называемые, «подъёмные» 800 долларов, плюс ежемесячно 100 долларов. Думаю, что именно эта баснословная по тем временам сумма вскружила головы этим моралистам!

 - Да, мне он не понравился. Нас распределили по семьям, где мы и жили весь срок пребывания там. Семьям, которые желали поселить у себя советских школьников, государство делало значительные налоговые скидки. Так вот, семья, в которую попал я, видимо, приняла меня исключительно исходя из этой возможности увильнуть от налогов. Потому что она произвела на меня удручающее впечатление. Эта семейка точь-в-точь отражала стереотип американской семьи, который навязывали нам.

Мама была маленькой, толстой женщиной с короткой стрижкой, и худой, страшенный муж, и толщенная, одинакового размера в ширину и высоту, дочка Сьюзи. Главное развлечение этой семьи был воскресный выезд на "фаст-фуд". И эти странные люди говорили при нас, при детях, вот что: «О, какая ты сексуальная!». На что эта груда мяса смачно отвечала: «Нет, это ты сексуальный. Итс ю секси!». И оба начали гомерически хохотать. Ладно бы это! Эта парочка использовала меня по-полной. Каждое утро я отвозил эту пампушечку Сьюзи на автобусе в школу, потом ездил на учёбу, а вечером привозил её домой. Помогал ей делать домашнее задание. Меня это начало напрягать, хотя я был отличником в школе. Благодаря своим знаниям английского языка, я лихо обогнал американских школьников по всем предметам. Учителя даже ставили меня в пример остальным. Это и не удивительно. Уровень их знаний был минимальным и соответствовал нашим первоклашкам. Приведу пример. Когда я в первый раз пришёл в класс, учительница представила меня и сказала, что этот мальчик приехал из далёкой и огромной страны. И, обращаясь к классу, спросила: «Ребята, как вы думаете, что это за страна?». Класс хором ответил: «Сан-Франциско».

Всё было хорошо, но жизнь в этой скучной семье отравила мне все прелести американской жизни. А у нас раз в 3-4 недели устраивались слёты приехавших из России студентов, живущих в одном городе или штате. Мы обменивались впечатлениями о семьях, в которых жили. Мои рассказы ребята слушали с ужасом в глазах. Моя жизнь, по сравнению с их жизнью, была скучной и скудной. К тому же, город Сан-Лоренц (Калифорния), в котором я проживал, считался беднейшим в Америке. Оказалось, что у меня из всех было бедственное положение. Я решил её выправить и объявил о том, что хочу уехать на родину. Нас, конечно, предупреждали о такой болезни, как «хом сигнес» - «болезнь или тоска по дому». Я точно заболел этой болезнью. Раньше ведь не было ни мобильников, ни интернета. Нам позволяли говорить с домом всего три минуты в неделю.

- Думаю, что отношение. Я привык к открытым и искренним людям и отношениям в Махачкале. А тут очень сухие и глупые люди. Я ведь приехал к ним во всеоружии: с коньяками, кинжалом, чёрной икрой, джурабками (вязаные шерстяные носки), книгами о СССР и Дагестане. Им это всё, конечно же, понравилось. Но сами они были очень жадными людьми, кормили меня плохо и мало. После пышных застолий дома их пища казалась мне птичьей едой. Моя комната была очень аскетичной. Меня бесило ещё и то, что они с пренебрежением говорили о Советском Союзе и России. Для них было открытием узнать, что по нашим улицам не ходят медведи и что у нас есть курорты и дома отдыха. Почему-то они были уверены, что все русские живут в хибарах и что у нас кругом вечная мерзлота. Бред какой-то.

 

- На одном из таких слётов, одна из наших девочек рассказала своим «приёмным» родителям о моём бедственном положении. Те прониклись её рассказами о моей непростой жизни и поведали мои жуткие истории своим друзьям. В один из дней к нам приехала семейная пара «вызволять» меня из тоски. Отец итальянского происхождения, мать – американка. Он - вице-президент банка, она - медсестра. От предыдущих браков у каждого из них было по трое детей. Они попросили меня переехать к ним и сказали, что если мне не понравится, то я волен съехать. Глава семейства сказал, что они не могут допустить, чтобы человек уезжал из Америки с мрачными представлениями о ней, и что я увидел лишь одну, не очень хорошую грань их жизни, но есть же ещё и другие. Они обещали показать мне другую, настоящую Америку. Меня переоформили по документам, и я поехал жить к ним в их большой загородный дом. Так сложилось, что одну неделю у них гостили все шестеро детей, а следующую в доме не было никого. Я словно попал в рай. Со мной носились как с родным ребенком. В новой школе я стал петь в школьном хоре. А музыку вёл чувак, который написал музыку ко многим диснеевским мультфильмам. Вообщем, у меня началась совершенно другая жизнь, полная смысла и красок.

- Ещё какую! В школе тут же организовали со мной встречи нескольких классов, которым я рассказывал о жизни американских детей и своем пребывании там. Со мной здоровались даже старшеклассники. То есть, я был для всех чем-то импортным что ли. Тем более, я накупил много подарков, ходил весь такой модный, купил же себе там всякого шмотья – куртку с капюшоном, кепки-бейсболки.

 

- Я с первых лет школы учился хорошо, причем особо не усердствуя. Бабушка, уходя на работу, оставляла меня у своей подруги, которая присматривала за мной и кормила обедом. Она задавала мне примеры, которые я щёлкал, как орешки, буквально за пять минут. Она так удивлялась! В старших классах точные науки давались мне тяжелее. Обожал географию, английский, историю.

- Да нет, вроде. Это ж были годы, когда было дозволено всё, и лавина советских людей рванула за рубеж. Так что, моя поездка не составила бы для спецслужб никакого интереса. Да и сами службы были на стадии развала и хаоса.

- Это слова из песни. А нервы, действительно, не могут быть в порядке, если ты артист. В последнее время стал страшно нервным, раздражительным. Могу запросто обидеть человека. Я на язык очень острый и весь этот яд достаётся моим родным. Но потом мне становится неловко. Раньше я не мог сказать «прости» или «извини». Но вот уже лет пять, как я перешагнул гордыню и спокойно могу извиниться, если вижу, что виноват или обидел человека незаслуженно. Я понял, что неумение просить прошения – большой грех. Мне даже доктор Курпатов сказал как-то: «Марк, ты чего? Ты должен работать над собой. Когда заходишь куда-нибудь, улыбайся всем, а не пытайся пронырнуть и забиться в угол и созерцать происходящее, нахмурив брови».

- Не знаю. Наверное, нужен глубинный психоанализ, чтобы расшифровать моё поведение. В жизни я немного скованный, расслабляюсь лишь, когда выхожу на сцену. Получаю удовольствие от людей, от того, что они смотрят на меня, а я на них. Не гружу себя мыслями о том, что снимает камера или что-то ещё. Я знаю, что должен произойти обмен энергией и всё. При этом безумно волнуюсь и чувствую, что сердце на уровне шеи и руки дрожат. Но, когда я уже нащупал контакт с залом, мандраж проходит мгновенно. Покидаю сцену и снова погружаюсь в себя, свои мысли. У меня есть узкий круг друзей, с которыми отрываюсь по полной, но и с ними я не до конца откровенен.

 

- Выпить можем, в клубе потусить.

- Ой, вы бы знали, что творится в общежитии ГИТИСа! Первые два курса происходит тесное знакомство с искусством жизни (смеётся). Я жил на квартире, но частенько наведывался к девочкам в общежитие. Я старался приходить в ночь, когда дежурила добрая вахтёрша, которая пускала меня сразу. Но бывали дни, что я попадал на самую противную тётку, которая терроризировала меня вопросами. А как-то раз пришёл поздно, смотрю, сидит эта мигера. Взяла мой паспорт, посмотрела графу прописки и говорит: «Тишман, убирался бы ты в свою Махачкалу, всем бы легче стало». И выставила меня за двери. Пришлось лезть на третий этаж. А сейчас на всех этажах установили камеры видеонаблюдения, так что особо не порезвишься.

Я помню, что с детства меня манила артистическая жизнь. Но вокруг меня был творческий вакуум. Меня окружали врачи, учителя, продавцы, да кто угодно, но только не люди искусства. А меня, словно магнитом, тянуло на сцену. Мне казалось, что там обитают только избранные люди. У меня был друг, его отец руководил дагестанским радио. Как-то раз, придя к нему в гости, я увидел, как он что-то обсуждает с певицей, которая представляла Дагестан на "Юрмале". Я смотрел на неё, открыв рот, и завидовал ей. Мне казалось, что вот оно - счастье и признание.

В школе мне хорошо давались языки. Я несколько лет занимался с репетитором. Это в Москве вузы выбирают ближе к дому. К примеру, живу я в Выхино, буду поступать куда-нибудь рядом. А ребята из провинции мечтают, в основном, лишь об МГУ и МГИМО. После окончания школы с золотой медалью, я, естественно, поехал поступать либо туда, либо туда. Хотя в МГИМО я не хотел поступать, меня настроили туда родители. Но в какой-то момент, нужно было определиться, где конкретно оставлять документы. В МГИМО я подал документы на факультет международной журналистики, сдал английский на «четвёрку», забрал документы и сдал на иняз в МГУ, получил «пятерку» и поступил. Но мне стали звонить из МГИМО и просить продолжить сдачу экзаменов, уверяли меня в том, что я поступлю, даже если сдам литературу на «четверку». Но я не подался уговорам, потому что языки мне были куда ближе, чем другие дисциплины. Но и звание студента МГУ меня совершенно не радовало. Я понимал, что не на своём месте и поэтому учился по инерции, а после занятий приходил в общежитие и спал. Меня не интересовало ничего, я даже есть не хотел, а потому холодильник в моей комнате был практически пустой. Со мной в комнате жил японец, с которым особо не поговоришь. Мы лишь обменивались кивком головы и всё. В МГУ меня держала лишь возможность пробиться в артистические круги посредством знания языков. А я уже приступил к изучению испанского языка.

 

- Мешала моя нерешительность. И потом, у нас в стране был стереотип: если ребёнок умный, то его нужно отдавать на юриста или экономиста, если менее умен, то на медика, а если дурак, тогда прямая дорога в артисты. Тогда как на Западе артисты – умнейшие и образованные люди. Получив степень бакалавра по специальности «переводчик и специалист по межкультурным коммуникациям», я пошёл на прослушивание в ГИТИС на факультет музыкального театра. Там готовили певцов для оперы, оперетты и мюзиклов. На экзаменах я пел оперные арии. Благодаря Хачатурову я стал понимать, что моя мечта может стать реальностью. Это был первый человек, который сказал, что у меня всё может получиться.

 

- Да ну, это всё басни. Однажды лишь угостил его и всё. Тогда ведь икра в Дагестане стоила копейки, и практически каждый мог позволить купить её. Я даже помню времена, когда мы ели её ложками.

 

- Да. Мой мастер Немчинская Розетта Яковлевна в паре с Олегом Табаковым вели студенческий театральный фестиваль «Подиум», куда съехалась молодежь из многих стран мира. Я был координатором этого движения, составлял договора, помогал иностранным студентам. В первый год был гидом у колумбийских студентов, во второй – у мексиканских, а в третий – стал ведущим церемонии открытия фестиваля, как на русском, так и на английском. Кстати, я переводил приветственное слово тогдашнего министра культуры Михаила Швыдкого.

 

- Выходит, да. Я перепробовал многое и понял, что не могу заниматься ничем, как музыкой. И чем сложнее был мой путь, тем упорнее я становился. Хотя, казалось бы, у меня не было никаких предпосылок стать певцом: ни связей, ни внешности, ни голоса. Я имею в виду такого, как у Фроськи Бурлаковой, которая только откроет рот, все ахают. У меня этого не было никогда, да и сейчас нет. Мне очень нравится, как сказал Чарли Чаплин: «Я - выскочка, и мне ещё многому надо научиться». Я отношу эти слова к себе. Мои родители долго не понимали, как мужчина может зарабатывать себе на жизнь пением. Папе вообще было стыдно говорить, что его сын - артист. Тесть моего старшего брата рассказывал такую историю. Собрались старейшины в горах и стали обсуждать последние новости. К ним примкнул молодой человек, который работал в Дагестанской филармонии. Спрашивают у него: «Чем в городе занимаешься? - Пою. – Поёшь – это хорошо, а работаешь ты кем?». Когда я закончил учебу на факультете иностранных языков, родители немного успокоились. Вроде как специальность есть. Поэтому они не возражали, что я хочу поступить в ГИТИС. На первом курсе по вечерам я подрабатывал пением в ресторане «Англетер» на Лубянке. Сейчас там пивной ресторан. Я проработал там три года.

 

- Да, а я и не знал. Кстати, и тот факт, что Пугачёва спела на «Фабрике», тоже нонсенс. Она ведь пела только на своей «Фабрике». Я обожал её с детства. Помню, как ждал по телевизору её выступление в Сан-Ремо, который транслировался поздно ночью. Мне было тогда 7 лет, и мама велела идти спать. Я умолял маму, чтобы она разбудила меня, когда Пугачёва будет петь. Она разбудила меня. Помню, заспанный, я сидел на полу и слушал, как она поёт. А в музыкальной школе меня попросили спеть детские песенки, а я их не знал. Тогда я попросился спеть «Паромщика» Пугачёвой. Я знал из её репертуара только две песни – «Паромщик» и «Делу время, потехе час». Так что, благодаря этим песням, я и поступил в музыкальную школу. Несмотря на то, что мама не хотела, чтобы я стал артистом, она делала всё, чтобы я им стал. Водила меня в музыкальную школу, разучивала со мной гаммы и сольфеджио, назвала меня в честь Марка Бернеса. Хотя папа хотел назвать меня Филиппом.

 

- Мою бабушку звали Фира и папа хотел, чтобы моё имя начиналось тоже на букву «Ф». Но победила мама, уж очень ей нравился Бернес, и папа уступил.

 

- Я пел в ней в период моей работы в ресторане. Однажды мы пели на свадьбе, где гостьей была поэтесса Лариса Рубальская. Это были её друзья. Она подошла к нам познакомиться и сказала, что мы ей очень понравились, и хочет нам помочь. И что раньше она могла бы пригласить нас в программу «Шире круг», и нас узнала бы вся страна. Она сказала, что готова давать нам телефоны продюсеров, которым мы бы могли показать свои песни. Первым в её списке оказался Сергей Харин ("Балаган Лимитед", "Шиншиллы"). Мы позвонили ему, передали ему диск с песней и фотографии. Он и придумал нам название – «Профсоюз».

 

- Нет. К счастью, у хозяйки ресторана был хороший вкус, и она позволяла нам петь мировой репертуар. Я пел песни итальянских и французских певцов, испанских авторов. Она любила Утёсова, и я пел его песни. Хотя были корпоративы, где нужно было петь всё подряд. Я и пел. Всё зависело от заказчика.

 

- Всякое бывало. Но я уже знал себе цену и не позволял к себе панибратского отношения. Часто подходили к нам какие-то люди и обещали устроить нам карьеру. Мы-то понимали, что все эти обещания – проделки алкоголя. Первое время даже верили и ждали от них звонков, но потом махнули рукой. Однажды хозяева мероприятия попросили исполнить нас песню «Долина, чудная долина». Мы спели. Попросили ещё раз, ещё раз спели. Потом ещё и ещё. Но когда нас вызывали на бис в восьмой раз, я сказал, что мне не нужны деньги, послал всех подальше и уехал. Ребята были в шоке. Меня просто раздражала эта пьяная публика, которая упивалась в пьяном экстазе этой песней. А когда меня кто-то или что-то раздражает, я готов уйти отовсюду.

 

- А я оставил ребятам текст песен, они и спели им. Уж не знаю, в какой там раз. Да этим пьяным уже было всё равно, кто на сцене исполняет их любимую «долину». Потом пришло понимание, что ресторан не оставляет мне времени ни на что, это словно бег по кругу и нет никакого развития. Изо дня в день одни и те же песни и одинаковая публика. Я нашёл в себе силы уйти из ресторана навсегда, понимая, что начнётся период безденежья. И он начался (смеётся). Когда я закончил ГИТИС, остался не у дел, ходил по всяким кастингам – рекламным, киношным и театральным. Я знал все кастинговые компании Москвы, разносил везде своё портфолио. Родственники к тому времени продали квартиру и гараж в Махачкале и в 2000 году переехали в Москву, так что вопрос с жильём был решен. Но они советовали мне заняться чем-нибудь серьёзным и приносящим прибыль. Мы поселились в Чертаново, жили вчетвером – я, брат и родители. Папа занимался непонятно чем, мама работала дежурным врачом в больнице. Они начинали практически всё с нуля. Мама до сих пор просыпается в 6.20, на работу выходит в 7.10, садится на метро и едет в другой конец города. Она - заведующая отделением скорой помощи. Она у меня очень скромная. Даже когда она сломала руку, и мы с братом наняли ей шофёра, отказалась садиться в машину, говорила, что ей неудобно перед всеми. Она к этому не привыкла, говорит, что в метро она может почитать книжку, а в машине тяжело. Брат с женой тоже медики.

 

- Знаю. Оно означает – Молот. Буду колошматить, пока не добьюсь своего. Я по гороскопу Лев. Я спокойно отношусь ко всему. Не то, что чувствую себя царём зверей, просто ко многому могу относиться по-царски. Я - щедрый человек и с деньгами не дружу. Мне не свойственно сожалеть о чём-то. Это тоже, наверное, ото Льва. В быту я неприхотлив, хотя, с другой стороны, люблю комфорт. Могу уснуть где угодно, могу есть что угодно, люблю овсяную кашу на воде. Но также люблю покушать в шикарном ресторане и пожить в дорогом отеле.

 

- Это какое-то стечение обстоятельств, но далеко неслучайных. Мои друзья, знавшие о том, как я любил песни Аллы Пугачёвой, говорят, что на их глазах сказка превратилась в быль. На самом деле, я понимаю тех, кто говорит о блате и лоббировании. Глядя со стороны, я бы тоже подумал так. Потому что, когда я смотрел все телевизионные конкурсы, я был уверен, что всё там построено и держится на блате. Я прошёл миллион кастингов, где мне говорили «до свидания», даже не глядя на меня. То, что я спел с Аллой Борисовной – это заслуга Константина Меладзе, человека скромного и глубоко профессионального. Дуэт с Пугачёвой стал для меня самым большим потрясением в моей жизни. Когда меня взяли на «Фабрику», мне сказали, что на первом концерте буду петь с Кристиной Орбакайте. Я подумал, ладно, не с мамой, так с дочкой. После выступления, осмелился и сказал Кристине: «Передайте вашей маме, что она удивительная и феноменальная женщина». Не знаю, передала ли она мои слова, но уже через некоторое время мне сказали, что в финальном концерте я буду петь с Пугачёвой. В "Звёздном доме" был переполох. Её визит откладывался долго. Я записал свою партию песни «Холодно», которую мы исполнили с ней. Опять отложили. Я спросил, может, Пугачёвой не понравилось, как я спел. Сказали, нет, просто она не может приехать. Я, потеряв всякую надежду спеть с Пугачёвой, начал записывать другую песню. Но мне не давали других дуэтов, думали, что вот - вот приедет Пугачёва.

Отчаявшись ждать, редакторы впихнули меня в какое-то трио, где я спел что-то. А мой журавль был по-прежнему в небе (смеётся). Это добавляло нервозности. В итоге меня номинировали на вылет, а я так и не спел с Пугачёвой. Хотя в то время мои позиции на «Фабрике» были крепки и все знали, что я пишу песни. И буквально за два дня до моего вылета, мне сказали, что на этот раз Пугачёва приедет. Мы спели с ней, она говорит: «Ну, вот видишь, как всё здорово, а ты переживал». Я понял, что ей понравилось. Я ей сказал: «Алла Борисовна, а вы не останетесь в жюри? Сегодня у меня номинация на вылет, я хочу исполнить песню, которую написал сам, и хочу посвятить её вам». Она посмотрела на меня и сказала: «Ты что же думаешь, мне больше заняться нечем?». И ушла. Когда я вышел на сцену, то напротив, в жюри, увидел Пугачёву. Я так обрадовался.

 

- Да нет. Все уже поняли, что я - достаточно вменяемый человек. К тому времени я уже спел с Ириной Аллегровой и заслужил доверие начальства.

 

- Я упрямый. Когда мне пытаются обозначить рамки, я, не переча никому, аккуратно делаю всё по-своему. Эта тактика меня не подводила. Я не люблю классические костюмы, но меня убедили, что мне они к лицу. Я согласился, но всё же привнёс в костюмы какие-то элементы дизайна. То есть, и волки сыты, и овцы целы (смеётся). Так что, с теми, кто работает со мной, у нас всё обоюдно и полюбовно. Моя дипломатичность помогала мне и на «Фабрике». Там случалось всякое. Я, как самый старший по возрасту и как тот Кот Леопольд, брался решать всё по - дружески. Вроде получалось.

 

- Даже если бы я и был знаком с наркотиками и алкоголем в бешеных размерах, не стал бы рассказывать об этом.

 

- Нет. В этом вопросе всё решаю я. Да, я и не подхожу на роль фаворита. Я - достаточно самостоятельный человек. Давление и управа надо мной начинают раздражать и угнетать меня, вводят в депрессию. В детстве я всегда говорил: «Я сам». Мама шутила над этим и говорила, что скоро я договорюсь до того, что и родился "я сам" (смеётся). Я всё люблю делать сам. У меня могут быть фаворитки, но чтобы я, нет, избавьте.

 

- Как бы сказать помягче. Мне шоу-бизнес параллелен. Я его узнал и увидел, и счастлив, что я сейчас востребован. Но он никогда не был для меня самоцелью и не будет ей и дальше. Я хочу жить в гармонии с собой и своими близкими людьми, хочу писать песни, петь их и зарабатывать столько денег, чтобы не чувствовать себя бедным и позволить пригласить друзей в хороший ресторан.

 

- У меня были такие ситуации, когда я принимал участие в каких-то проектах, и все вокруг говорили мне, что всё круто и я на пути к успеху. А у меня внутри протест. Не знаю, что это - интуиция или голос свыше, но что-то меня отворачивало от этого.. Я чисто физически не хотел этого, я заболевал, приходил и говорил, что отказываюсь дальше работать. Друзья крутили у виска, не понимая моих действий, но они, как показало время, были правильными. Чем больше я ходил на кастинги и чем больше получал отказов, тем больше я начинал корить себя, что не согласился на вроде заманчивое предложение. А потом анализировал все и приходил к мысли, что сделал всё правильно. Потому что, благодаря моим поискам себя, я и оказался на «Фабрике» Константина Меладзе. И я благодарен ему, что он сумел разглядеть во мне не сиюминутного артиста. Я даже не могу назвать его продюсером, он, скорее учитель. Продюсер для него - слишком казённое слово. Для меня, если честно, нет авторитетов, но вот Меладзе я могу смело назвать авторитетом для себя. То, чего я добился на сегодняшний день, я и не мог мечтать об этом.

 

- Тупость и непролазная дремучесть. Очень много ограниченных, пустых и дремучих людей, критерием для которых являются деньги, величина силиконовых грудей и иные пошлости. Поэтому, я не считаю, что нахожусь в шоу-бизнесе. Хотя, и в нём есть нормальные люди. Но я замечаю, что они в стороне и держатся особняком.

 

- Да.

 

Рамазанов Р. Марк Тишман: «Я рос неправильным ребёнком» // сайт /b>Music.KM.RU. 2010. - 12 августа.